Ольга Тобрелутс в Википедии
Выставка Ольги Тобрелутс «Новая мифология» в ММСИ
Ольга Тобрелутс на сайте галереи «Триумф»
Ольга Тобрелутс на сайте MOMA
Ольга Тобрелутс на сайте Тимура Новикова

— Каким было ваше первое произведение современного искусства?

— Первое произведение современного искусства я сделала в семь лет. Я перерисовала на бумажку через стекло открытку «С Новым годом!», и когда пришел папа, я ему сказала, что это я сама нарисовала. Папа взял ремень и единственный раз в жизни меня им бил. За то, что я врала. Он говорил: «Ты врешь!», а я говорила: «Нет! Я нарисовала сама!» Я думаю, что это было не только мое первое произведение современного искусства, но так же и перформанс.

— Какое первое произведение современного искусства вы усидели?

— Я очень хорошо запомнила выставку в Эрмитаже, мне было лет шесть. Туда привезли китайское современное искусство. Это были большие, огромные картины, три на три, два на пять метров, черного цвета. Они посвящались тюрьме, застенкам — это я плохо помню. Я помню только такой черный фон и свет на полу, тени от решеток. Они были почти абстрактные, но эта выставка меня потрясла.

— Какое образование вы получили?

-Я сначала закончила архитектурный техникум, потом я поступила в ленинградский Инженерно-строительный институт на отделение архитектуры, отучилась там два года. Потом я уехала в Берлин и там стала изучать в институте ART+ СOM компьютерную графику у профессора Ульриха Вайнберга. Когда я вернулась обратно, я плотно занялась работой, дальнейшее образование мне больше не понадобилось.

— Кого вы считаете своими учителями?

— Друзей. Мне очень нравится мой друг Риккардо Чинали, английский художник, который делает фантастическую живопись. Это, конечно же, покойный Тимур Новиков, он был моим очень хорошим другом. Это Георгий Гурьянов. Я считаю своим учителем прекрасного Андрея Хлобыстина, Дениса Егельского. В той или иной степени все художники, с которыми я дружу, являются моими учителями. Художник художнику — учитель.

— Как, по-вашему мнению, нужно учить искусству?

— Ну вот когда за мной бегают и просят показать что-нибудь, я учу. А в других случаях учить не следует. Только когда жажда познания такова у молодого человека, что он не отпускает тебя, спит под дверью, не уходит, вот тогда стоит учить его современному искусству. А бегать за ним и проверять домашнее задание, мне кажется, бессмысленно.

— Каких художников и какие произведения вы считаете для себя определяющими?

— Каждый раз — разные, в зависимости от задачи и от настроения, потому что эмоция — она управляет вдохновением, эмоция собирает вокруг себя, как магнит, те или иные произведения из истории искусства, и на данном этапе эти произведения являются определяющими. Когда задача и эмоции меняются, меняется состав произведений. Вот сейчас, например, последние несколько дней, мне очень нравится Эгон Шиле. А вот Понтормо нравится всегда. В любой задаче Пантормо всегда найдет свой отклик. Одна работа Мунка мне сейчас нравится, прекрасная живопись, представляющая его умирающую сестру. Цвет ее волос в сочетании с синим отблеском на полушке — именно этот кусочек для меня сейчас очень важен.

— Что должен знать зритель, чтобы понять ваши работы?

— Историю искусств. Всю.

— Собираете ли вы работы других художников?

— У меня есть прекрасные работы Паши Пепперштейна, замечательные работы Сергея Ануфриева, Тимура Новикова, Георгия Гурьянова. Я всем советую собирать Виктора Кузнецова, Дениса Егельского. И вообще, современные художники, которые меня окружают, те, кого мы видим и встречаем на обложках журналов и газет — их всех нужно собирать.

— Что бы вы хотели иметь в вашей коллекции?

— Это живописное произведение, о котором я мечтаю и которое обязательно смогу сделать в будущем. Вообще я мечтаю о шедевре и пытаюсь до него дойти.

— С кем из художников вы находитесь в диалоге?

— Мы часто обсуждаем какие-то вопросы с Аркадием Ипполитовым. Я его считаю не только своим близким другом и учителем, но и гениальным художником. Просто его искусство — это слово и экспозиция. Но вообще я бы назвала его художником номер один на сегодняшний день.

— Есть ли художники, которых вы считаете своими антагонистами в искусстве?

— Все занимают свои сегменты и дополняют друг друга. Врагов в искусстве нет. Для меня нет. Я считаю врагами только безобразников которые используют это добротное тело искусства для достижения своих каких-то карьеристских или коммерческих целей. Но если это получается гениально, то и это хорошо, потому что гениальность оправдывает все.

— Есть ли у вас последователи?

— Я думаю, вы сами это видите и знаете. Что их перечислять — их много.

— Делите ли вы ваше творчество на какие-то периоды?

— Изначально, когда я находилась в стадии обучения, меня интересовала абстракция. Я очень любила Миро, Кандинского — пока я не изучила компьютерную графику и не познакомилась с фрактальной геометрией. После этого у меня исчез интерес к абстракции и начался поиск академического состояния в медиа-пространстве. Меня довольно долго увлекало это занятие. А последние шесть лет я снова заинтересовалась живописью и это уже третье состояние, в котором я пребываю. В одной из работ, представленных здесь на выставке, я вновь вернулась к абстракции — но это только одна отдельная вещь, она называется «Пьета и Воскресение». Я сравнивала различные периоды. Когда заканчивается академизм, наступает абстракция. В начале ХХ века тоже случился конец академизма и появилась абстракция. Мне кажется, что Христос воскресал в некоем абстрактном состоянии, в виде снопа или взрыва света, а когда его снимали с креста — сюжет «Пьеты» — вы знаете, это был самый темный час, не было ни луны, ни солнца, это была невероятная тьма, хотя все художники Возрождения рисовали эту сцену ярко освещенной. Мне захотелось нарисовать этот сюжет в ночи, в темной палитре, как самую темную и мрачную точку в академизме, после которой наступила абстракция. Это сравнение с началом ХХ века, с моментом умирания и возрождения религии. Поэтому —абстракция. Мне кажется, что это главное, основополагающее состояние человека.

— Какова ваша сквозная тема, о чем ваше искусство?

— Эмоция. Эмоция для меня в настоящий момент очень важна. Она всегда была основополагающим двигателем творчества. Если нет эмоционального состояния, то невозможен итог. Мне очень понравилось, что Ван Гог в одном из своих писем пишет, что картины надо создавать так, чтобы от них исходило спокойствие. И я вдруг поняла, что во всех картинах Ван Гога есть это невероятное спокойствие — при всем буйстве красок ... И вот это вот удивительное соединение яркости красок и спокойствия меня сейчас очень привлекает. Я пыталась передать это в своей картине «Битва собак». При всей смысловой буйности она очень спокойна — но я этого достигала тем, что выстраивала композицию по пропорциям золотого сечения и за счет академичности поз. Мне было бы интересно убрать из картины эмоционально насыщенных людей и оставить там пустоту, просто пейзаж или интерьер, но наполнить его при этом буйной эмоциональной нагрузкой и при этом спокойствием... Вот это сочетание мне сейчас интересно.

— Каковы ваши политические взгляды?

— А «политическое» как то связано с «этическим»? Похоже звучит... Я ничего не знаю про политику, мне вообще это неинтересно, я жила при этом — который умер — Черненко, и другом, который тоже умер — Андропов, потом этот, Горбачев — он вроде еще не умер. В общем, они все меняются, умирают, проходят, все это сопровождается путчами и демонстрациями... Знаете, я была на путче у Белого дома, когда в него стреляли. Я тогда была в синем парике и все это воспринимала как смешную акцию. Мы ели с танкистами тушенку... Я фотографировала невероятное количество трупов в черных мешках. Их было штук 300 выложено. Самое интересное, что никогда и никто не говорит про этих людей, которые там погибли. У них нет ни фамилий, ни имен — и я понимаю, что история пишется, как хочется. Я их видела. Их никто никогда не упоминает. Значит, их не было. Когда-нибудь наступит момент, когда их будут упоминать и они станут героями. А кто сейчас герои? Как историю представят, так ее и трактуют. Поэтому я к ней серьезно не отношусь. Вот картины — вещь объективная. Она всегда может постоять за себя. А история вещь не объективная и поэтому меня не интересует.

— Каково ваше отношение к религии?

— Я — человек верующий. Я не приступаю к картине, если я не помолюсь.

— Какие политические события, произошедшие на вашей памяти, вы считаете наиболее значительными?

— Знаете, вот это очень важно было, что Костя Звездочетов сделал вот эту мозаику, с «Бывалым» или как там его. И вообще — творчество Кости Звездочетова — очень важное политическое событие. Когда проходит несколько веков, мы о чем с вами говорим, про эпоху Ренессанса, например? Мы же не говорим про императоров или диктаторов, мы говорим, что вот этот художник в данный момент сделал вот эту вещь. Это было политически очень важно. Я считаю, что эта сделанная Костей Звездочетовым мозаика, которая сохранится столетиями, про вот этих смешных актеров, она очень важна.

— Повлиял ли на ваше искусство технический прогресс?

— Да, как он, собственно, повлиял и на всю историю искусства. Когда, например, стали использовать масляные краски, это испортило прекрасные произведения Леонардо да Винчи. Большая часть моих работ видимо будет подвержена таким же испытаниям.

— Что занимает вас сейчас?

— В настоящий момент меня интересует магическая живописная поверхность. Я хочу вернуть картине ее свойство магического объекта, которым она всегда была, и только недавно стала декоративно-прикладным лубочным изображением. Сейчас для меня это задача номер один, но я не уверена, что я этого достигну. Но я стремлюсь.

— К какому направлению вы себя относите и как вы определяете это направление?

— Направление? Это что-то с политикой и этикой связанное... Направление меня вообще не интересует. Меня уже шесть лет как интересует одна-единственная картина. Если она удастся, то она может породить и направление, и движение, а вот все остальное.... Конечно же, «Новая Академия» сделала невероятную вещь. Она освободила художников Европы — американцы еще об этом не знают — от ига постмодернизма и дала им возможность свободно дышать. Но это же все медленно развивается. Всего 20 лет прошло. Подождите. Сколько лет после «Черного квадрата» про него и не вспоминали.

— Что вам необходимо для работы?

— Свет. Поэтому я по большей части работаю в Крыму.

— Какие выставки из тех, в которых вы участвовали, вы считаете самыми важными?

— Для меня очень важна была выставка Heaven в Тэйт-галерее — там были и братья Чепмены, и Ширин Нешат. Эта выставка объединила меня с многими художниками, которые мне необходимы в жизни. Выставка в музее Осло которая мне позволила увидеть, что такое выставка в пространстве большого музея. Я считаю важным фотографическую ретроспективу в музее Баттути в Сан-Вито, где я смогла увидеть все мои фотографии в античном пространстве и познакомиться с местом, где я хотела бы проводить много времени.

— Какой у вас любимый музей?

— Я не люблю музеи. Они мне напоминают детские дома или казармы. Это вещи, за которыми ухаживают, но они не могут никому принадлежать. А мне кажется, посуда, из которой не едят, или пушки, из которых не стреляют, кинжалы, которые никогда не наденут на пояс , они же в этом музее несчастны. Как и картины, которые ты можешь видеть только днем, при искусственном освещении, и никогда не сможешь заснуть на диване и видеть, как картина гаснет вместе с дневным светом. Это же трагедия для произведения. Поэтому я музеи не люблю. А вот любимые картины , томящиеся в застенках, я могу перечислять очень долго — часа два говорить придется.

— Что вас больше всего раздражает?

— А меня вообще ничего не раздражает.